Созидательное разрушение. Трансформация компании в сторону дискретности
Существует множество других примеров. Так, в 1980-е годы я работала экономистом в Казначействе, и мне дали задание написать краткое и ясное объяснение термина «производные финансовые инструменты (деривативы)», настолько краткое и ясное, чтобы его смогли понять министры. Рынок деривативов в то время был небольшим, но финансовые рынки Лондона скоро подлежали дерегулированию (снятие разного рода ограничений, в т. ч. контроля за ценами, - Прим.ред.), и деривативы казались очевидным сектором будущего роста, как это уже произошло на рынках Нью-Йорка. Но в Великобритании торговлей деривативами занимались лишь несколько человек. За 10 лет их число возросло до многих тысяч. Однако сейчас эта торговля автоматизируется, поэтому их количество в течение ближайших десяти лет может снова сократиться до нескольких сотен.
По сути, столь широкомасштабное создание и уничтожение рабочих мест является главной чертой капиталистической экономики. В США каждый год один из двенадцати американцев меняет работу, а показатели текучести рабочей силы такие же, как и в Европе. Великобритания единственная европейская страна, в которой показатели текучести рабочей силы несколько ниже, хотя даже здесь 2 млн. человек из 25 миллионной рабочей силы ежегодно меняют место работы. В отдельных странах в некоторые годы текучесть составляла одну пятую от числа всех рабочих мест.
Если об этом подумать, все выглядит абсолютно логично. Структура всех современных экономик со временем сильно изменилась. Конечно, в 2002 г. уже не нужны были операторы телеграфа, шарманщики на улицах или программисты на языке Fortran. Нам нужны эффективные телефонные центры, Бритни Спирс и веб-дизайнеры.
В последнее время основным изменением, происходящим во всех странах, является сокращение доли обрабатывающей промышленности в экономике и увеличение доли услуг. (Если провести аналогии с прошлым, то подобное наблюдалось при переходе от сельского хозяйства к обрабатывающей промышленности, ставшем первым результа том воздействия Промышленной революции на рынок труда. В беднейших странахчленах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) численность работников, занятых в сельском хозяйстве, до сих пор довольно велика - 25% от населения всей Турции, в сравнении, на пример с Великобританией (1,2%), США (1,9%), Францией (2,6%).
Расширение сектора услуг оказалось долгосрочной устойчивой тенденцией. В США Доля ВВП и общая численность работников, занятых в обрабатывающей промыш ленности, достигли максимального значения к середине 1960-х годов, а в таких промышленно развитых странах, как Япония и Германия, это произошло к началу 1970-х годов. В настоящее время в богатых странах-членах ОЭСР доля трудоспособного населения, занятого в промышленности, варьируется в диапазоне 14-24%, причем на первом месте остается Япония.
В соответствии с замечательной базой данных, составляемой Бюро трудовой статистики Министерства труда США и доступной в Интернете, общая занятость в этой стране увеличилась с 47 230 000 в начале 1951 г. до 132 167000 человек в 2001 г. В начале второй половины 20 в. численность работников в обрабатывающей промышленности составляла 34,5% от общей численности, а в конце 20 в. - 13,8%. (Абсолютное число людей, работающих в американских обрабатывающих отраслях, немного увеличилось - с 16,3 до 18,2 млн. человек, в то время как во многих других странах обрабатывающая промышленность столкнулась как с относительным, так и с абсолютным спадом.) А в, сфере услуг наблюдалось соответствующее увеличение доли работников: с 14,6 до 17,6% - в розничной торговле; с 4,1 до 5,8% - в секторе финансов, страхования и недвижимости; и скачок с 11,6 до 31%в других секторах, среди которых здравоохранение, воспитание детей, образование, кино, компьютерные услуги. В 2001 г. одно только здравоохранение давало работу более чем 50% от численности людей, занятых в отраслях обрабатывающей промышленности. А в настоящее время больше людей работают на правительство - 20,5 млн. человек (или 15,5%), по данным на январь 2001 г. Для сравнения: в январе 1951 г. на правительство работали 6,2 млн. человек (или 13,2%).
Структурные изменения произошли даже внутри самой обрабатывающей промышленности, однако они были не такими значительными, по сравнению с тем, что ожидалось. Не удивительно, что значительный рост произошел в таких отраслях, как компьютеры и электроника. В индустрии компьютеров и офисного оборудования в 1951 г. не работал практически никто (1% от численности работников обрабатывающей промышленности). Полвека спустя их общее количество составило 363 тыс. человек, или 2% от всех работников производственных отраслей США. Объем рабочей силы, занятой в секторе электроники, также увеличился - со 170 до 697 тыс. человек, или с 1 до 3,8% от численности работников обрабатывающей промышленности. Однако некоторые традиционные отрасли по-прежнему важны для американской обрабатывающей промышленности, хотя в экономике страны они занимают все меньше места. Например, в 1951 г. 5,5% всех рабочих мест в промышленности (893 тыс. человек) приходились на автомобильную индустрию. В 2001 г. эта доля составляла 5,1% (942 тыс. рабочих мест). После резкого спада в середине 1980-х годов американская автомобильная промышленность снова расширилась. Текстильная промышленность, производство одежды, а также других текстильных товаров в 1951 г. обеспечивали работой 15,5% рабочих обрабатывающей промышленности, а в 2001 г. - лишь 6,2%. Это резкий спад, но все же в этой отрасли работает больше людей, чем на производстве автомобилей и вдвое больше, чем в электронной промышленности.
Если посмотреть на эти цифры другими глазами, то получится, что в 1951 г на производстве трудился один из трех американских рабочих, по сравнению с одним из восьми в настоящее время. В США, как и во многих странах с развитой экономикой, у вас больше шансов найти работу в розничной торговле.
О чем говорят все эти факты? Они должны помочь нам сделать предположения о будущем исчезновении рабочих мест. Во-первых, чистый коэффициент исчезновения и создания рабочих мест совершенно мизерный по сравнению с общей текучестью кадров. В типичный год в среднестатистической стране чистый коэффициент увеличения и уменьшения количества рабочих мест составляет примерно одну пятидесятую от общей численности рабочей силы, т. е. примерно 2,6 млн. человек в США. Но в такой же типичный год примерно 1/11 или 1/12 от численности рабочей силы (или 11-12 млн. человек) в США меняют место работы.
Конечно, типичный год - это абстракция. Такие средние показатели сглаживают подъемы и спады бизнес-цикла. Большая часть людей теряет работу в годы экономического спада (рецессии). Например, в течение года после ноября 2001 г. занятость в США сократилась на 1,5 млн. человек по причине общего спада, вызванного атакой террористов. Часто люди теряют работу большими группами, когда компания закрывает целый завод или центр обработки звонков или решает сократить количество своих сотрудников на 10%. С другой стороны, появление новых рабочих мест происходит более равномерно, но большая их часть возникает в годы экономического подъема. В период с1991 г. по начало 2001 г. в США было создано 25 млн. рабочих мест.
Это человеческое лицо капиталистического «созидательного разрушения». Название этому явлению придумал Йозеф Шумпетер. Одни компании и рабочие места исчезают, другие - и со временем их становится все больше и больше - создаются. В США численность рабочей силы выросла с 30 млн. человек в 1939 г. до 47,2 млн. в 1951 г. и 132 млн. человек в 2001 г. За полвека она выросла практически втрое, хотя предсказывали, что рабочие места будут уничтожены технологиями, международной торговлей, правительством и бог знает, чем еще. Подобные тревожные слухи распространялись в промышленно развитом мире на протяжении всех двухсот лет экономического роста. Иногда дела шли совсем плохо: Великая депрессия 1930-х годов в США (в Европе в 1920-е годы было еще хуже), Гражданская война в Америке, еще две войны, не говоря уже об экономической катастрофе коммунизма. Кроме того, проблемы с трудоустройством всегда испытывают некоторые уязвимые группы населения, например, негры в городах Центральной Америки или молодые люди во Франции. Это отражает социальные и институциональные преграды к получению работы. Однако все эти уязвимые места не отменяют идею о том, что мрачные пророчества о скором конце работы когда-нибудь сбудутся.
Конечно, сама по себе работа уже отличается от того, что подразумевали под этим словом мои родители. Они оба начали работать на хлопкопрядильных фабриках в Англии (они ушли оттуда во время Второй мировой войны). Рабочий день был длинный, часто ненормированный, работа была тяжелая и однообразная, страшные условия (жара и шум). Моя мама работала клерком в отделе социального страхования, а отец следил за измерительными приборами в энергетической компании – и оба они работали лучше, чем их родители. Их дети работают еще лучше. Все мы сидим за столом и печатаем на компьютерах в тихих кабинетах с кондиционерами, получая скромный буржуазный доход. Если бы мы не поступили в университеты и не стали специалистами, мы пошли бы работать клерками или продавцами. Или получили бы квалификацию водопроводчиков или парикмахеров и открыли бы свое дело. Конечно, еще остались очень неприятные места работы, но сейчас их действительно немного. В наше время наблюдается тенденция улучшения условий работы от поколения к поколению. Должна признаться, что когда слышу, что еще одна текстильная фабрика закрывается, не выдержав иностранной конкуренции, или потому что инвестиции в новое оборудование привели к увольнению половины сотрудников, мне в какой-то степени становится приятно. Однообразную, скучную, неудобную работу, конечно же, должны делать машины.
Если экономика со временем приводит к повышению уровня жизни и одновременно делает способы зарабатывания денег все более приятными по сравнению с прошлым, ТО ЭТО здорово.
Это общий взгляд. На практике, все выглядит менее приятно. Бизнес-циклы не состоят из плавных и регулярных периодов роста и его ограничений, как следует из их названия. Период роста обычно бывает довольно длительным и стабильным, а рецессия - коротким и сильным шоком. Многие люди в одно и то же время теряют p`anrs и, конечно, начинают искать другую. Часто людям - если им удается найти место - приходится браться за работу с меньшей зарплатой или на менее выгодных условиях. Поскольку под сокращение, как правило, попадают сотрудники из определенного географического региона, то последствия могут оказаться гораздо тяжелее, чем это кажется при оценке общенациональных показателей. Более того, обычно люди развивают навыки, необходимые именно для конкретного вида работы, и эти навыки непросто изменить. Вы не можете один день ткать, а другой делать прически. Даже если вы готовы переехать по работе в другую часть страны, может оказаться, что все компании данной отрасли одновременно находятся в затруднительном положении.
Дело в том, что люди, теряющие работу, и люди, находящие работу (которая со временем становится лучше), это часто разные люди. Поэтому общая тенденция не слишком нравится тем, кто понимает, что они не соответствуют требованиям современной экономики. Когда структура экономики меняется так быстро, как это происходило в последнее десятилетие, многие служащие могут чувствовать себя незащищенными без какой-либо видимой на то причины.
Из этой ситуации можно извлечь политический урок. В отличие от всевозможных дискуссий, которые вы можете услышать, здесь важны не рабочие места, а люди. Правительства не должны заниматься сохранением определенных рабочих мест в конкретных отраслях и компаниях. Эти действия обречены на провал. Разве могла государственная политика спасти строительный бизнес, использовавший конную тягу, и все связанные с ним рабочие места? Нужно ли было вообще пытаться это сделать, если мы теперь уже знаем, что автомобильная отрасль создала через 10 лет сотни тысяч рабочих мест? Конечно же, нет. Государство и правительство не могут предсказать, какая технология будет успешной, как изменятся условия торговли, какие навыки будут нужны при новой экономике и какие рабочие места будут созданы. Экономисты первыми признались бы, что они тоже не могут это предсказать. Ведь мы даже не можем дать точный прогноз роста ВВП на следующий год или наследующий квартал.
Может ли и должно ли правительство оказывать поддержку определенным группам населения в периоды структурных изменений? Это другой вопрос. Мне кажется, что это задача системы образования и социального страхования научить людей адаптироваться к спадам и волнам промышленных перемен. Правительство даже могло бы выработать новые радикальные меры, если бы оно думало о людях. Например, можно было бы выдавать гранты, чтобы люди могли позволить себе уйти из приходящего в упадок сектора; предусмотреть схемы переквалификации для сотрудников в возрасте; обеспечить, гарантии работы и т. д. Важны именно работники, а не фабрики и офисные здания, не отрасль (ведь это всего лишь абстракция) и даже не держатели корпоративных акций.
Совершенно очевидно, что у большинства правительств нет эффективных мер для помощи людям. В каждой стране ситуация особая, но повсюду уровень прижизненного дохода недостаточен, а мобильность работы ограничена. Другими словами, человека с плохими навыками и плохой или нестабильной работой вряд ли минует низкая заработная плата и периодическая безработица. Хуже того, подобная ситуация повторяется из поколения в поколение. Например, в районе «Ржавого пояса», где закрытие заводов и судостроительных верфей оставили без работы целое поколение мужчин, высокий уровень безработицы и бедности сохранился и среди их детей.
Это общее правило распространяется и на США, несмотря на то, что в стране уровень социальной и географической мобильности выше, чем в странах Европы или Японии. Но в тех европейских государствах, где в 1980-е и 1990-е годы уровень безработицы был очень высоким, а частный сектор практически не развивался, ситуация еще хуже. Хотя большинство европейцев и не согласно с этой идеей, очевидно, что постоянно высокий уровень безработицы (10% и более) в некоторых странах – это та цена, которую приходится платить за высокую степень защищенности и развитых социальных программ (пенсий и больничных) для тех 90%, у которых есть работа. В некоторых странах Европы найм на работу стоит очень дорого, и так же дорого обходится уничтожение рабочих мест, поэтому, там появляется меньше новых.
В результате формируются стабильные зоны безработицы и бедности, или, как их принято называть в Европе, «социальные изгои», которые становятся серьезной проблемой. Часто это районы с плохим жильем, высоким уровнем преступности, активной незаконной торговлей наркотиками, высокими показателями по хроническим болезням и инвалидности и большим количеством этнических меньшинств или иммигрантов. Другими словами, те, кого волнует эта проблема, могут столкнуться со многими трудностями. И это будет не простой поиск работы, а целый ряд проблем. Сеть проблем, к которой добавляется нехватка транспорта, плохие школы и больницы, пагубные социальные нормы, поглотит даже самого талантливого и энергичного человека. Не удивительно, что правительства недалеко продвинулись в этом направлении.
Однако одним из объяснений провала правительственных мер может быть то, что многие законодатели не считают, что законы создаются для людей. Политические дебаты, по крайней мере, до недавнего времени, проводились на языке абстрактных понятий, таких как рабочие места и отрасли. Компании создают группы лоббирования, чтобы убедить правительство в необходимости защиты своих отраслей от иностранных конкурентов или снижения налоговых ставок и т.д.
В качестве одного из аргументов лоббисты часто используют также сохранение рабочих мест. Это может стать благоприятным побочным эффектом действия любых политических мер, которые правительство убеждают принять. Американская текстильная промышленность, например, может дать работу большему числу людей, благодаря тому, что ей удалось так успешно провести кампанию за защиту от импорта. (Из 20 млрд. долл. прибыли, полученной от тарифов на импорт в США в 2000 г., 9 млрд. долл. составили тарифы на одежду и обувь.) Однако в будущем вряд ли появятся новые рабочие места, даже в американской швейной промышленности, потому что покупатели будут вынуждены платить больше денег за одежду и обувь. По сути, вполне может получиться, что таким образом сохранили рабочие места руководителей компаний, но главная цель лоббистов - защитить прибыльность.
Конечно, процветающей экономике нужны прибыльные отрасли, но ничто не указывает на то, какие именно это должны быть отрасли. Я не сомневаюсь, что в прошлом веке отрасль транспортных средств на лошадиной тяге делала всевозможное, чтобы лоббировать государственную поддержку, но, увы, она стала совершенно невыгодной после того, как потребители предпочли поезда, автомобили, а, в конце концов, и самолеты. Вполне можно представить, что отрасль оптоволоконных кабелей будет в будущем быстро развиваться, но совершенно не обязательно оказывать ей помощь в создании рабочих мест, потому что она в основе своей прибыльна. Проблема с определением возможных победителей в качестве политической задачи состоит в том, что чиновник, сидящий в столице и угадывающий, какая из отраслей будет в будущем прибыльнее, почти всегда ошибается. В этом случае он или она создадут множество нестабильных рабочих мест, а это не самая разумная политика. Хотя чиновники могут и правильно угадать. Но в этом случае отрасль сможет создать рабочие места и без помощи государства.
Таким образом, государственная политика не должна стараться сохранить конкретные рабочие места. Она должна быть направлена на формирование условий для создания большого количества рабочих мест, предпочтительно в быстрорастущих секторах, где заработная плата и условия работы, как правило, хорошие, и существует обучение людей необходимым навыкам для занятия этих рабочих мест. Американскому правительству удалось проделать это в последние десятилетия двадцатого века, и в этом был его успех. Правительства европейских стран не смогли сделать это, и теперь они обнаружили, что создали тяжелое наследие безработицы для значительного меньшинства своих граждан.
Однако я искренне надеюсь, что работа «специалистов по опозданиям» в английской железнодорожной системе не просуществует долго. У правительства, наконец, появился повод для того, что благоразумно упразднить рабочие места
В государстве N установлена абсолютная монархия, в ней также присутствует феодализм и крепостное право. Монарх будет стараться поручать много работы крестьянам, через своих феодалов. Он боится, что если какой-нибудь изобретатель сделает так, чтобы человеческий труд стал менее необходимым, то он может разрушить крепостное право и феодализм, так как если он изобретет паровую машину и фабрики, то люди будут меньше затрачивать своей энергии на работе в результате автоматизации производства. Это приведет к промышленной революции, и тем самым вызовет «созидательное разрушение».
Надеюсь, теперь более понятно значение данного термина. Теперь разберем примеры того, как в государствах либо не допускали такого вида «разрушения» либо провоцировали его.
Королевство Конго
Как-то раз приплыли португальцы в Королевство Конго и говорят жителям королевства:
«Здравствуйте, а что же вы так землю плохо вспахиваете? У нас вот уже давно плугом пользуются, так быстрей работа идет и удобнее, хотите вам подарим нашу технологию?»
Отвечают жители:
«Мы бы рады, да не можем принять ваш дар, мы устаем вспахивать землю примитивными инструментами, но из-за этого производим меньше пищи, а вот если наш король узнает о том, что мы плугом пользуемся, то совсем в работе нас «повяжет».
Как вы думаете, почему жители Конго не приняли дар и из-за чего король требовал бы больше от своих жителей?
Дело в том, что король в таком случае не боялся бы «созидательного разрушения», так как плуг – это не максимальная автоматизация производства. Но жители боятся этого, так как король, если узнает о новом инструменте, заставит производить пищи еще больше и заберет все провизию себе.
То есть можно сказать, что созидательное разрушение может являться положительным явлением для одной группы людей и отрицательным для другой.
Давайте разберем еще один исторический факт.
Промышленная революция как страх «созидательного разрушения»
Вы уже, наверное, поняли, что не всегда монархия боится инноваций, так как они не всегда приводят к созидательному разрушению, но, однако, монархический строй боится резких инноваций, которые могут привести к такому процессу. Пример этому служит промышленная революция.
Феодализм содержится за счет трудового ресурса, то есть крестьян. Чтобы поддерживать рабство, им нужно постоянно давать работу. Но что, если такой порядок нарушится и производство заменит «машина»? Правильно, в рабстве не будет смысла из-за падения эффективности.
Джеймс Уатт – изобретатель первой паровой машины. Представим, что он предлагает королю дать право на создание своей фабрики. Поддержит ли король его? Поддержит казнь несчастного. Это все равно, что в Российской Империи все хотели отмены крепостного права, даже помещики, хоть и не сразу, но монархи боялись улучшать мануфактурное производство из-за страха перед созидательным разрушением. Ведь как же так, холопы свободны будут?
Промышленная революция привела к автоматизации многих сфер производства и уменьшила необходимость в человеческом труде. Такое недопустимо при рабском строе.
Созидательное разрушение – это хорошо?
С одной стороны, да, так как это приводит к развитию науки и технологий. С другой нет, так как могут исчезнуть многие профессии. Вспомнить хотя бы движение «Луддитов», которые в XIX веке ломали машины, из-за того, что они отбирали у людей и ремесленников работу.
Но, во всяком случае, процесс «созидательного разрушения» будет происходить всегда, так как человечество не может стоять на месте. Некоторые профессии уходят в прошлое. Так, в 21 веке грядет новая эпоха – эпоха роботов, искусственного интеллекта и, возможно, скоро мы будем летать на другие планеты также просто, как ехать на автобусе в другой конец города.
Понятие о предпринимателе (entrepreneur) как о хозяйственном субъекте, берущем на себя риск, связанный с организацией нового предприятия или с коммерческим внедрением новой идеи, нового продукта или нового вида услуг, впервые появилось в книге Р. Кан-тильона "Очерк о природе коммерции"".
Все творцы экономической теории так или иначе признавали важность предпринимательской деятельности. Еще Ж.-Б. Сэй заметил, что предприниматель перемещает экономические ресурсы из области низкой производительности и низких доходов в область более высокой производительности и прибыльности. Однако никто не выделял особую самостоятельную роль предпринимателя как одного из движущих факторов экономического развития. Теоретики научно-технического прогресса (К. Фримен) и менеджмента (П. ДракерО однозначно признают, что последовательная теория предпринимательства была впервые предложена И. Шумпетером Но по ряду объективных причин его пионерным работам не уделялось должного внимания вплоть до последней четверти XX в.
Неоклассическая экономическая теория полагает, что экономика стремится к достижению состояния равновесия, а поведение предприятий соответствует принципу максимизации прибыли и минимизации затрат. Теории роста, основанные на неоклассической доктрине, описывают только количественную сторону экономического развития. При этом одни показатели - такие, как доход на душу населения, капиталоемкость, производительность труда - могут со временем возрастать, тогда как другие - как, например, доля дохода на капитал или доля трудовых затрат в национальном доходе - могут оставаться постоянными. Но одна лишь динамика макроэкономических показателей не отражает таких качественных сдвигов в экономическом развитии, как появление принципиально новых технологий, новых типов фирм, глубоких структурных изменений в промышленности, рождение новых институтов и т.п. В феноменологических теориях роста нет места первопричине экономического прогресса.
Шумпетер предпринял попытку выявить движущие силы экономической динамики. Целью его исследований было построение теории так называемых циклов деловой активности (business cycles) - волнообразных чередований периодов относительного процветания и депрессии, которые впервые были обнаружены Н. Кондратьевым Шумпетер выдвинул гипотезу, согласно которой двигателем экономического развития, которое он мыслил как циклический процесс структурных изменений, рождающихся внутри экономики, является инновационная деятельность предпринимателя. Практические исследования в области научно-технического прогресса полностью подтвердили подобное видение функции предпринимателя.
Шумпетеровское определение инноваций (нововведений) чрезвычайно емко и включает, помимо технических нововведений, также организационные, управленческие и маркетинговые инновации, новые рынки, новые источники снабжения, финансовые нововведения и новые сочетания ресурсов. Он проводит четкое различие между изобретением и инновацией, то есть между оригинальной (пусть даже запатентованной) идеей нового продукта или технологического процесса, составляющей предмет изобретения, и переводом этой идеи в коммерчески реализуемое нововведение. Проектирование, разработка, производство и маркетинг нового продукта не идентичны изобретательской деятельности и, более того, не обязательно осуществляются в рамках одной и той же организации. Такая дифференциация принципиально важна, хотя изобретательство и инно-ваторство часто взаимодействуют, и процесс внедрения инноваций служит катализатором последующих изобретений. Кроме того, Шумпетер указывал на различие между собственно внедрением и диффузией (распространением) инноваций, то есть между первоначальным коммерческим внедрением нового продукта или процесса и последующим его тиражированием.
Предпринимательская деятельность, по Шумпетеру, - это не должность или даже не профессия, а, скорее, уникальная и редко обнаруживаемая способность продвижения инноваций на рынок посредством рискового бизнеса. Предприниматель - отнюдь не то же самое, что и капиталист: предпринимательская деятельность является новаторской по самому своему определению и в силу данного обстоятельства служит постоянным источником конкурентной реструктуриза-ции экономики и экономического роста.
Как утверждает Шумпетер, рынок нужно представлять как эволюционный процесс непрерывно сменяющих друг друга волн инноваций, который он называл процессом созидательного разрушения (creative destruction). По его мнению, успех рыночной системы заключается не в эффективном достижении статического оптимального равновесия, а в способности осуществлять динамические изменения в технологии и достигать динамического роста посредством таких изменений.
Вскоре после выхода в свет книг Шумпетера "Теория экономического развития" и "Циклы деловой активности" его теория инноваций была подвергнута серьезной критике, на некоторые замечания он не смог дать адекватные ответы. В частности, С. Кузнец писал", что Шумпе-тер практически не обсуждает условия возникновения инноваций и не объясняет, почему равномерный и непрерывный приток нововведений трансформируется в циклический процесс экономической динамики.
Шумпетер действительно просто постулирует превращение нового знания в инновации как результат деятельности небольшого числа исключительно одаренных предпринимателей с выдающимися интеллектом и деловой энергией. Это не полностью согласуется с постоянно акцентируемой им же внутренней причинностью экономического прогресса.
Для того чтобы каким-то образом соотнести инновации с волнами инвестиций и кондратьевскими циклами, Шумпетер неявно предполагает кластеризацию нововведений - после успешного внедрения некоторых инноваций следующие уже с большей вероятностью могут появиться в той же самой или в смежной отрасли производства. Предприниматели-первопроходцы как бы подготавливают плацдарм для массового "десантирования" предпринимателей-имитаторов и широкой диффузии инноваций. Однако объективные условия восприимчивости экономической среды к принятию базисных инноваций остаются без внимания.
Бесспорно, взгляд Шумпетера на капитализм как на эволюционирующую путем созидательного разрушения систему - огромный вклад в экономическую теорию. Но стержнем любой теории эволюции является идея естественного отбора. Применительно к шумпе-теровской теории эта идея потребовала особого развития, уточнения фундаментальных понятий и четкого анализа условий отбора. Однако, как становится ясно лишь теперь, в силу объективно-исторических причин все это было трудно осуществить 60 лет назад. И можно полностью согласиться с У. Виттом в том, что теория предпринимательства, какой бы важной она ни была, представляется недостаточной базой для эволюционной экономики.
Созидательное , творческое или креативное разрушение - «процесс индустриальной мутации, который непрерывно реконструирует экономическую структуру изнутри, разрушая старую структуру и создавая новую». Понятие впервые использовано немецким экономистом Вернером Зомбартом в книге «Война и капитализм» (1913) и популяризировано австро-американским экономистом и социологом Йозефом Шумпетером в его книге «Капитализм, социализм и демократия» («Capitalism, Socialism and Democracy», 1943).
Через понятие «творческое разрушение» делается попытка объяснить многие движущие силы индустриальных изменений. Например, переход от конкурентоспособного рынка к монополистическому и наоборот. Шумпетер называл инновационные нововведения предпринимателей силой, которая могла бы обеспечить долгосрочный экономический рост компании, разрушая старые ценности монополистических компаний. [ ]
Теория
В своей книге «Капитализм, социализм и демократия» Шумпетер утверждает, что «фундаментальный импульс, который поддерживает двигатель капитализма в движении, исходит от новых потребителей, новых товаров, новых методов производства и транспортировки, от новых рынков, новых форм индустриальных организаций. Процесс созидательного разрушения является ключевым для капитализма». Шумпетер называет предпринимателя не изобретателем, а новатором. Новатор демонстрирует, что новый продукт, процесс или способ организации может быть эффективным и выгодным, таким образом разрушая старую организацию. Шумпетер называл созидательное разрушение процессом трансформации, который сопровождает радикальные инновации.
Примеры
Творческое разрушение происходит тогда, когда что-то новое заменяет собой нечто старое. Наглядный пример такого разрушения - персональные компьютеры . Компьютерная индустрия, во главе с Microsoft и Intel , опередила множество фирм по производству ЭВМ . В процессе творческого разрушения предприниматели создали одно из самых важных изобретений прошлого века.
См. также
Примечания
Литература
- Шумпетер Й. Процесс «созидательного разрушения» // Капитализм, социализм и демократия: Пер. с англ. / Предисл. и общ. ред.
Насколько важны инновации? Может ли быть вред от налаженной системы корпоративного управления? С первого взгляда кажется, что эти вопросы имеют лишь косвенную связь, и не требуют рассмотрения в разрезе единой проблемы. Но, посмею вас заверить, все намного сложнее, и уж тем более, гораздо интересней. Вопрос инноваций, его важность, находит свое отражение, как в судьбе государства, так и отдельно взятого предприятия. Развитие, новые идеи, ломка устоявшихся взглядов – это не просто красивые слова, звучащие из уст топ-менеджеров, а те основные задачи, без решения которых невозможно развитие ни человека, ни предприятия, ни государства.
Вспомнить о важной роли инноваций заставила статья Майкла Мандела, главного экономиста BusinessWeek. А именно тот факт, что данные о росте ВВП США на 3.5 % могут быть завышены. И все это по причине игнорирования сокращений расходов на научные исследования и разработки. Вроде бы все те же классические проблемы со статистикой, излишним оптимизмом, неоправданными ожиданиями, будущими огорчениями, и стандартным «не все так хорошо как вам кажется, и уж тем более, как вам хотелось бы». Но проблема требует более детального анализа, ведь выводы, к которым оно приведет, имеют неоценимую важность. По этому, рассмотрим для начала поближе те факты, которые нам предлагает Майкл Мандел.
Главный экономист BusinessWeek обращает наше внимание на снижение занятости ученых и инженеров в США на 6,3% за последний год, в то время, когда общая занятость сократилась на 4,1%. А ведь именно от первых зависит конкурентоспособность в долгосрочной перспективе. Сокращение расходов на НИОКР, из-за необходимости уменьшения общих издержек. Снижение объема инвестиций в новые предприятия в 2009 году чуть ли не в два раза, по сравнению с 2008 годом. Отказ от разработок новых продуктов. Сокращение затрат на обучение персонала. Вот те основные статьи расходов, неправильный учет которых приводит к излишнему оптимизму.
Майкл Мандел указывает на то, что измерить вложения в нематериальные активы довольно сложно, потому государственная статистика этого и не делает. И чтобы иметь реальную картину происходящего, а не пейзаж в радужных тонах, эти проблемы необходимо решать. Излишнее облегчение хуже чрезмерного испуга.
Но, если Майкл Мандел делает акцент на проблеме искажения данных и чрезмерном оптимизме, то я бы хотел обратить ваше внимание на само снижения затрат в инновационные технологии, разработку новых товаров, обучение персонала и прочие вложения в нематериальные активы. На их важность не только в обычное время, но и в эпоху кризиса, когда «созидательное разрушение» должно проявится во всей своей красе.
Именно понятие «созидательного разрушения» сформулированное Йозефом Шумпетером и упомянутое Майклом Манделом в своей статье, заставило вспомнить о бестселлере Ричарда Фостера и Сары Каплан «Созидательное разрушение: почему компании, созданные на века, сдают свои позиции на рынке, и как провести их успешную трансформацию». Именно на эту книгу я хочу обратить ваше внимание, так как она поможет нам не просто всецело осознать проблему необходимости постоянных инновационных процессов, но и предоставит возможность понять, когда краткосрочные преимущества оборачиваются долгосрочными слабостями.
Исследования Ричарда Фостера и Сары Каплан были посвящены деятельности свыше 1 тыс. корпораций из 15 отраслей за 36-летний период. И в результате столь обширной работы оказалось, что стратегия компании, нацеленная исключительно на выживание не обещает ничего хорошего для её акционеров. Когда преобладает предположение об обязательной статичности корпоративного бытия, о непоколебимости устоявшихся форм, структур и схем поведения, тогда же начинают возникать барьеры на пути трансформации, необходимость которой обусловлена изменениями внешней среды. Рынки не стоят на месте, они развиваются. А низкая способность компании к «созидательному разрушению» неизменно приведет к отставанию, и, как следствие, к краху.
Только разрушение старого и создание на его месте нового способно обеспечить компании долгую жизнь. Основная проблема в противоречии между необходимостью четкого контроля над текущими операциями, созданием определенного механизма работающего как часы, с набором четких алгоритмов с одной стороны и построением такой корпоративной культуры, с другой стороны, которая бы всячески способствовала рождению абсолютно новых идей, соответственно ломающих «старый механизм». Это может касаться поглощений, полного изменения системы сбыта, продажи основных активов – любых кардинальных изменений.
Очень удачный пример приводится в книге Фостера и Каплан. «На протяжении полувека продажи аспирина под маркой Bayer определяли рост компании Sterling Drug. Когда Johnson & Johnson выпустила не содержащее аспирина болеутоляющее лекарство тайленол, Sterling Drug отказалась выводить на американский рынок имевшийся у нее аналогичный препарат панадол, весьма популярный в Европе. Sterling Drug боялась подорвать лидирующие позиции байеровского аспирина на американском рынке. Вместо этого она предприняла неудачную попытку вывести линию Bayer за пределы американского рынка, и в конце концов была поглощена фирмой Eastman Kodak.»
Как мы видим Sterling Drug столкнулась с так называемым «культурным тупиком». Она оказалась неспособной изменить корпоративную культуру, в данном случае, побоявшись вытеснения важной товарной линии. Именно из-за этого «тупика» фирмам сложно своевременно реагировать на рыночные сигналы. Причина же возникновения «культурного тупика» кроется в определенной косности восприятия, методов анализа информации, принятия решений, контроля и ментальных моделях.
Подобная ситуация наступает, когда метод рационального принятия решения становится корпоративным обычаем, не смотря на то, что является всего лишь набором алгоритмов, удачно сработавших в прошлом. Молодой фирме более свойственен инновационный подход, являющийся скорее эмоциональным нежели рациональным, что и помогает её вырасти. «Взрослая» фирма, зачастую, напичкана страхами и «рациональностью» ограничивающей потенциал фирмы. По сути, она выбирает оборонительную позицию, и начинает просто выживать. В результате – «культурный тупик».
Также стоит обратить внимание на понятие ментальной модели, которое также стоит на пути необходимых инноваций. «Ментальные модели - это ключевые идеи компании, утвердившиеся суждения и предположения, причинно-следственные связи, корпоративный словарь и принципы интерпретации подаваемых руководством сигналов».
Основная их проблема в том, что в определенный момент они уже не соответствуют действительности. После чего вероятность правильной реакции на определенные сигналы начинает стремиться к нулю. Но более страшная проблема состоит в том, что ментальные модели способны «давить» любую иную точку зрения либо идею не соответствующую мнению начальства. А ведь то, что хорошо работало когда-то, всегда так же работать не будет.
Корпоративный контроль, основанный на устоявшихся «догмах», препятствует соответствию темпов инновации внедряемых фирмой, тем темпам, которые требует рынок. Это в свою очередь связано с подавлением творческого начала, что обусловлено конвергентным мышлением. Оно основано на использование предварительно усвоенных алгоритмов при решении задач, проще говоря - «по шаблону». Под каждую проблему - готовый метод решения. Подобный подход работает только при внедрении небольших инноваций, при радикальной трансформации - дает только негативные результаты.
Суть в том, что рынки в основном дискретны, изменяются, пребывая лишь определенное время в стабильном состоянии, непрерывном. Компании же зачастую воспринимают рынок как нечто непрерывное, что обусловливает их стремление к развитию в одном направлении, в основном используя экстенсивные методы и конвергентное мышление. Для ситуации дискретности рынка более актуальным выступает дивергентное мышление. Оно подразумевает генерирование множества решений для одной задачи, использование творческого подхода. Необходимо внимательное наблюдение и правильная интерпретация фактов, и что самое главное – способность быстро принимать решение. По своей сути – это и есть основная характеристика «предпринимателя» Йозефа Шумпетера, способного к «созидательному разрушению» - основному двигателю прогресса.
Как мы видим, детальный анализ проведенный Ричардом Фостером и Сарой Каплан, убедительно доказывает необходимость инновационных процессов. В нынешней же ситуации уменьшение затрат на разработку новых продуктов, сокращение инвестиционных проектов и прочие радикальные изменения в процессе развитии фирмы грозят не только статистической ошибкой, и преувеличением роста, но и будущими проблемами у компаний, пожертвовавшими будущим, ради настоящего. Краткосрочные преимущества часто оборачиваются долгосрочными слабостями.
